В чём проблема мировой уммы?

Расшифровка беседы Гейдара Джемаля с Надеждой Кеворковой (2015 год) о проблеме уммы, смысле исторического процесса, и о том, почему зло мусульман отличается от зла христиан.


Надежда Кеворкова: Гейдар, хотела с Вами обсудить одну тему. Поскольку я разговариваю со многими людьми, в основном это экспертное и журналистское сообщество, то они иногда в досаде, естественно, не публично, но высказывают такую идею, что пришедшее в такую подвижность море мусульман – это просто управляемые люди, которые находятся в ближнем ручном управлении. Если кому-то что-то надо – политическая ли это сила или экономическая группировка – они берут какую-нибудь подведомственную группу мусульман и совершают то, что им нужно. Вы можете это как-то рассмотреть, потому что многие люди это утверждают и многие люди хотели бы получить ответ. Так ли это?

Гейдар Джемаль: Есть такая установка либерального мира, что мусульмане не являются субъектом, не являются участником политической борьбы, не являются участником истории – это внутренняя, фундаментальная вшитая им в подкорку установка. 

Причём это касается не только ребят, которые ушли в лес, не только тех, которые уехали в ИГ (запрещенная в РФ организация – прим.ред.) . Про Эрдогана, например, я тоже читал недавно у одного крупного известного аналитика, что «может показаться по последним резким действиям Эрдогана, как будто он действительно неуправляем, но, конечно же, мы понимаем, что он управляем – иначе быть не может; хотя может показаться наоборот, но это миф». 

То есть это доходит до президента крупной страны, который уже доказал, что Турция действует исходя из собственной повестки дня. При этом аналитика ломает признать, что это так, то есть для него Эрдоган, несмотря на всю видимость, что он независим, несмотря на всю  видимость, что он идёт против течения, он, конечно же, управляем. А уж касательно просто мусульман джихадистов, радикалов – вообще говорить не о чем. 

Это синдром большого внутреннего страха, который испытывает куфр перед феноменом ислама, который бьется за восстановление своей политической субъектности. 

Метафизическую и теологическую субъектность он никогда не терял, но ведь пафос ислама в том, что его субъектность высшего плана обязательно должна быть проведена на самые конкретные низшие слои. А здесь в этом плане был разрыв, то есть проявленность на низшем уровне была утрачена несколько поколений назад. И сегодня мусульмане бьются за то, чтобы снова стать субъектом и игроком большой истории. Я имею в виду настоящей истории, которая имеет легендарно-символический смысл, эсхатологической истории, истории, которая имеет движение, сюжет и конец. Они единственные, кто воплощают в себе принцип этого сознания.

Дело в том, что либералы не могут втянуть в себя, интегрировать в себя понимание, которое одушевляет мусульман, потому что либералам непредставимо, что можно быть идеологически эсхатологом, то есть можно сражаться за реальное исполнение всех исторических обетований, за то, чтобы история остановилась, реализовалась, всё в ней было подведено к итогу для того, чтобы был конец этого ветхого мира, ветхого бытия, Воскресение, Суд и Новая земля и Новое небо. То есть то, что для верующих христиан было актуально 300 лет назад…

Н.К.: Поэтому про мусульман говорят, что они средневековые?

Г.Д.: «Средневековые» – бессмысленное слово. На самом деле, я могу совершенно однозначно ответить, что сегодняшняя эпоха точно воспроизводит позднюю античность, потому что её порнография, её либерализм, её «нью-эйдж», её синкретизм, ее околесность и ахинейность, невразумительность – это все характеристики позднего Рима перед концом. 

С другой стороны, есть традиционалисты, которые внутри этого Рима сидели (тогда сидели и сегодня). Мы знаем, что эти традиционалисты – это клерикалы и знать, которые никуда не делись. Но они были и в позднем Риме – неоплатоники, неоплатонические школы, гностики – вся эта столбовая линия большой философии, которая присутствовала. 

Были и радикалы. Кто были тогда радикалы в позднем Риме, в поздней античности? Христиане, которых преследовали, уничтожали, то есть подпольные общины. Сегодня они являются политическим исламом. То есть эти три силы – либералы, радикалы и традиционалисты – все были в поздней античности. Методологически они воспроизводят ту же самую картину, которая была две тысячи лет назад. Более того, даже такие технологические прорывы и гаджеты (конечно не электроника, но, например, паровая машина в четвертом веке в Риме была изобретена, потом после коллапса её забыли).

Н.К.:  Я не об этом, Гейдар. 

Г.Д.: А о чём?

Н.К.: Эти люди говорят, что у мусульман нет идеологии…

Г.Д.:  Есть. Речь идет о том, чтобы восстановить субъектность. Как восстановить субъектность? Воевать за конец света нельзя, потому что о конце света знает только Всевышний, Который является автором исторического сюжета, по которому построено течение времени в событийной жизни нашего человечества. О том, как он кончится, как он будет развиваться мы ничего знать не можем. Но мы знаем о том, что есть глобальное мировое общество, которое исключает ислам как фактор объективного духа. 

Для глобального общества религия – это институт, это институт внутри социума. Это Папа Римский, который является классным наставником для контроля, чтобы ключи от понятия «добро» находились в определённых руках. 

И вдруг является сила, которая говорит, что для нас Дух абсолютно объективен, он вне человеческого пространства, вне человеческого опыта и восприятия, он идёт вразрез со всеми ожиданиями, воображениями, всеми интеллектуальными парадигмами, это абсолютно неизвестное и запредельное, и оно является здесь и теперь, главным фактором, ради которого мы будем бороться и умирать. 

Вот фундаментальная парадигма идеологии. 

Теперь, как она практически реализуется. Вот тебе территория, и на этой территории должен быть Шариат. Когда на этой территории Шариат и она говорит, что это легитимная территория, которая утверждает, поднимает знамя, объединяется с другими территориями, на которых Шариат, то это образование субъекта. Территориально это пространство, куда сходятся люди (они совершенно независимы от этнического происхождения, от того, местные они или не местные) – их объединяет Шариат. 

Что такое Шариат? Шариат – это кодифицированная справедливость, которая не зависит от человеческого произвола. 

Поднимается это знамя на этой территории – и это субъект игры. 

Дальше ему бросают вызов либералы, для которых это ужас, потому что это конец их аргументации от тела, это конец их аргументации от сенсуализма, от чувственного мировосприятия, от концепции комфорта и т.д., конец всему. И, самое главное, это конец их атомарной неукорененности в смысле. 

Но против этого выступают и традиционалисты, потому что для традиционалистов самое главное это «что вверху, то и внизу», пронизывающий мир символизм с отсылкой к идеям Платона. 

Вдруг навстречу выступают радикалы, которые говорят «наше понятие о справедливости строится на том, что Аллах противоположен всему, что вы можете вообразить. Вы не можете Его понять, вы не можете Его воспринять, Он противоположен абсолютно всему созданному. Всё сотворено для того, чтобы обозначать неведение о Нём, но Он здесь и теперь и Он является гарантом абсолютной справедливости. Мы парадоксальным образом посвящаем всё сущее Тому, что противолежит этому сущему». 

Традиционалисты откидываются назад, разводят руками и говорят: «Ребята, тогда война». «Хорошо, мы здесь застолбили территорию, мы здесь объявили Шариат, мы подняли чёрное знамя непостижимой тайны и мы будем отстаивать, что смысл истории вот здесь, где мы его подняли». 

Так что, вот это идеология. 

Н.К.: Проза нашей жизни такова, что в Сирии были отряды партизан, которые были против правящей партии, они к 2012 году почти побеждали, к 2013 году они почти победили. Дальше происходит, что возникает ИГ (запрещённая в РФ организация – прим.ред.) , которое отжимает территорию у победителей и они начинают воевать друг с другом. Таким образом (рассуждают люди, которые за этим наблюдают), значит кто-то управляет ими и сталкивает их лбами, вместо того, чтобы усиливать.

Г.Д.: Вы знаете, этот аргумент недостаточен для того, чтобы сказать «управляет». Я думаю, что определенные согласования идут, определенные тайные сделки и сговоры в сфере real politic происходят. Но, честно говоря, есть ли какая-нибудь революция или есть ли какой-нибудь радикальный процесс, о котором мы безусловно знаем, что это жива история, что это совершилось, потому что не могло не совершиться (типа Великой Французской революции, типа Октября 17-го) – есть ли они без этого? 

Всегда для меня была большая проблема с пониманием того, почему Красная армия не взяла Варшаву в 20-ом году. Потому что падение Варшавы открывало ворота на Берлин, а взятие Берлина – это мировая революция, это Европа, которая становится красной и т.д. А не взятие Варшавы привело к тому, что пошло дальше, то есть Сталин, замыкание Советского Союза в своём контуре, переход ко Второй мировой войне со всем последующим и с Горбачевым и Ельциным на выходе. Горбачев и Ельцин были запрограммированы в 1920 году. Значит, вот это что? Это сговор, манипуляция, предательство Сталина на этом этапе или «так получилось»? Почему отказались от мировой революции после 1920-го года? Почему слили Коминтерн?

Н.К.:  Вы берете большой промежуток времени, а здесь два года…

Г.Д.: Сейчас быстро время идёт. Я считаю, что на самом деле лидеры ИГ (запрещенная в РФ организация – прим.ред.) полагали, что свалить Асада – это рукой подать, он как бы у них в кармане, а вот Асад уходит – и тогда что? Тогда Дамаск свободен. И кто туда приходит и кто там садится? Джабхат ан-нусра или Свободная сирийская армия или мы? Поскольку с Асадом казалось, что всё решено, то прежде, чем мы добьём Асада, давайте решим, кто будет в освобожденном от него Дамаске. 

Мне кажется, что логика была достаточно очевидна именно такая. 

Н.К.: Я думаю, что эта логика не очевидна, но давайте об этом не будем спорить. Давайте я Вам другой аргумент приведу. Вот прошла волна исламского пробуждения, арабских революций; дальше люди говорят, а что получилось? Тунис на грани банкротства, Ливия лежит в руинах, в Египет пришла чудовищная хунта и далее везде. Люди спрашивают: почему так получилось?

Г.Д.:  Потому что поднялись антиисламские силы, потому что началась широкая полоса противостояний, потому что либералы внутри Туниса, Ливии, Египта начали давать бой, при поддержке Западной мировой системы, как мы видим это в Египте: Сиси тут же мощно оперся на Саудовскую Аравию, на поддержку Запада (Запад стоит за Аравией, которая всю дорогу ненавидела ихванов и которая приветствовала переворот хунты). 

Во-первых, нужно понять следующее: что значит арабская весна и полоса исламских революций? Она же не полоса таких переворотов, которые должны создать удобное, комфортное общество, где тут же заработает наука, образование, станет дешевле жить, заполнятся прилавки. То есть это не исламская мечта, это мечта «совка» образца 91-го года. Это один момент. 

А второй момент – это то, что мы находимся в полосе войны, мы находимся в незаконченном процессе. Это примерно как если говорить, допустим, «смотрите, октябрьский переворот 1917-го года совершен, а в 1919 году у нас «буржуйки», у нас дико холодно, люди энтузиасты ходят слушать Блока, одетые в валенки, отмораживая себе ноги и пьют чай из морковки. А зачем же тогда делался Октябрь 17 года? Значит, получается, что мы пролетели со свистом в октябре 17 года?» 

Н.К.: Давайте воздержимся от того, чтобы сравнивать с чем-то в прошлом, тем не менее, мы знаем, что большая часть активной, думающей мусульманской элиты вынуждена была эмигрировать из России. Кавказ опустел. Остались люди, которые выживают. И даже в этих условиях идёт, мягко говоря, спор. Люди, которые, казалось бы, должны объединиться, они не объединяются. По любому поводу между всеми направлениями жесточайшая дискуссия. 

Г.Д.:  Объясняю. Эта дискуссия существует, потому что нет реальной исламской философии. В том числе нет политической философии. 

Н.К.: Мы пришли к тому, с чего начали. Значит чего-то нет?

Г.Д.: Естественно, чего-то нет. Потому что нет определенных методик, нет определенной привычки к серьезной политической мысли на базе Ислама, Корана и Сунны. Этого нет. 

Есть определенные влияния разных алимов («факихские», законоведческие), которые смешиваются с осколками просветительско-рационалистической западной идеологизированности. То есть у людей где-то сидит установка, полученная от начитанных шейхов арабов, которые фетвы дают, но при этом большие куски разбиты в осколки западной матрицы, которые серьезными пластами тоже в мозгах. 

И это касается не просто обычных людей, а это касается серьезных основоположников таких движений как ихваны. Например, читаем внимательно Саида Кутба – и там достаточно на виду находится деизм. У человека в голове западные рационалистические деисты. Он не мусульманский теолог, а он рационалистический деист образца французских рационалистов, которые еще неокончательно порвали с религией, но уже превратили Бога в гаранта тикающего  как заводные часы космоса. 

Например, человек пишет, что неизменность законов космоса доказывает бытие Божие. Это мы узнаем от мусульманина, который стоит у истоков Ихван аль-муслимин (организация «Братья мусульмане»прим.ред.). Это свидетельствует о том, что у мусульман в голове философская загрузка, целиком заимствованная у западников, причем у западников третьего сорта (это не Шеллинг, не Гегель), потому что неоплатонизм порубили во времена монголов. К XVI веку он уцелевает только в Кумской семинарии, у шиитов. А у суннитов серьезной, большой философии нет, а осталась ерунда какая-то от французов, от поздних англичан. И с этим сочетается осколки шариатского отношения к вопросам. Конечно, при этих условиях люди будут спорить. Они как после взрыва корабля – на плаву с разными спасательными жилетами, кругами качаются на волнах и они, конечно же, будут друг с другом спорить. Общий корабль взорван.

Н.К.:  Общий корабль взорван, что спорить, надо спасаться и помогать друг другу…

Г.Д.: Но есть разные точки зрения. Общий корабль – это метод, это концепция. Вот нет понимания мира. 

Есть Коран – и это база. Но её надо расшифровать. Это ключ. Этот ключ должен войти в замок. Замок – это понимание мира. Ключом является коранический текст и его прочтение. Ключ есть, а замка никто не видит. 

Допустим, что думает мусульманин об устройстве материи? Что он думает о том, что такое биологическая жизнь? Какое отношение бытие как бытие (вуджут) имеет к концепции социума, общества? 

Если задать эти вопросы мусульманину, он скажет: «Всё во власти Всевышнего, всё сотворил Аллах, Аллах мощен над всякой вещью». А тебя конкретно спрашивают: «Что такое материя, она есть или её нет, с твоей точки зрения?» И он будет, если он образованный, повторять какие-то обрывки западной наработки. То есть он будет на какой-то западной философской платформе. 

А ведь на самом деле есть замок, в который входит коранический ключ, который его открывает. Этот замок должен быть перед нами, и тогда споры прекратятся. 

Должна быть идеология и философия сверху-донизу, объясняющая всё с точки зрения Корана, как был марксизм, который объяснял всё, с точки зрения переделанного, перекроенного гегельянства.

Н.К.: Кто это сделает для мусульман?

Г.Д.: Это работа ближайших двух поколений. Сегодня мы стоим накануне начала сорокалетнего периода – 1440 год по лунной хиджре, камари начнется где-то в 2019-м году – и это будет продолжаться до 1440 года по солнечному календарю, который будет в 2060 году. Вот эти сорок лет, когда Муса (мир ему) водил свой народ в пустыне, это будет сорок лет одной и той же датой по лунному и солнечному календарю, за которые нужно выстроить новую умму с новым авангардом и новым ядром, которая будет обладать политической философией и глобальным мировоззрением, объясняющим всё, начиная от того, есть материя или нет материи, кончая того, что такое социум. 

Более того, не прописана роль абсолютного зла, ну или относительного зла как этического принципа в политической философии ислама. 

Мы знаем, что зло признается в исламе как фактор, который является частью творения. Мы просим Всевышнего уберечь нас от зла, которое Он сотворил. То есть мусульманин признает, что Всевышний сотворил зло, от которого мы Его же просим нас уберечь. Что это за зло? 

Мы знаем, что есть халял, есть харам и что Всевышний в шариате объявил харам – это зло, а то, что Он объявил халял – к этому надо стремиться. 

Но мы знаем также, что у предыдущих пророков эти рамки были сдвинуты, то есть это не безусловное определение, это не фундаментально выжженные на небесах такие иероглифы – вот добро, вот зло, как у метафизиков язычников. У них объективное добро, которое само по себе существует, а недостаток добра – это зло. Но у нас же это не так. 

Халял и харам – это приказы Аллаха. 

Сам Аллах непостижим. Но что такое зло? Мы не можем сказать, что зло – это убийство как таковое само по себе, потому что при определенных обстоятельствах убийство долженствует. Мы не можем сказать, что это, допустим, что-то само по себе, потому что, например, если мы перейдем к Откровению Мусы (мир ему) или Откровению Исы (мир ему), то мы найдем там то, что разрешено, а потом при шариате пророка Мухаммада (да благословит его Аллах и да приветствует) запрещено. 

Но мы должны знать, что такое зло в чистом виде само по себе. Почему? Потому что зло – это Иблис. А Иблис соблазняет человечество. А человечество позиционирует себя как противника Аллаха. 

Где этот корень, который мы должны видеть и метафизически разглядывать? Недостаточно сказать, что это, допустим, ночные клубы, как некоторые теологи типа Лариджани (книга «Запад глазами мусульманина»). То есть поехал, увидел неоновые огни, ночные клубы, ночных бабочек и в ужасе как крестьянин, который впервые попал в город, убежал и написал целую книжку. Это  восприятие сельского человека, который попал в город. Нельзя раскрывать зло через такие импрессии, впечатления провинциала. 

Сущность зла безмерно глубже, чем так называемые социальные язвы. 

Ислам борется с реальным злом. А реальное зло неотделимо (и это может быть парадоксально для тех, кто меня слушает и кто сейчас будет ахать и охать) от акта творения. Потому что акт творения предполагает включение в себя этого элемента зла, который выдан нам для преодоления, и он глубоко сопряжен с актом понимания. Акт понимания, то есть работа нашего сознания, работает на границах зла и, скажем, света (не будем говорить добра). 

У нас нет добра. У нас концептуально в исламе нет добра. У нас есть нур ас-самават валь-ард (свет небес и земли), у нас есть хак (справедливость, высший ориентир). Но нет добра, нет блага, потому что «хайр» – это очень банальное слово, то есть блага в плане «виноградная лоза», «шашлык», то есть из даров Всевышнего – это в самом низу, банально. А если мы говорим о сверхценности, то нет такого добра, которое есть у язычников, бытия, которое кипит, поднимается пеной. 

Хак – это не добро. Справедливость – это не добро. 

Справедливость на самом деле очень страшна, она бездонно страшна, она не комфортна, потому что она сопряжена со смыслом и она сопряжена с режущим как бритва краем, который рассекает бытие, и там пенится кровь. 

Хак – это очень страшная вещь, но хак противостоит злу. 

А что такое зло? Зло – это неотъемлемая часть Ветхого бытия, она будет преодолена только в Новой земле и Новом небе, когда свет Аллаха будет озарять лица праведников. 

Отсутствие этого света, который не озаряет сегодня наши лица – это и есть фундаментальное зло. Скрытость Аллаха и есть фундаментальное зло. 

И когда мы поднимаем шариатское знамя и утверждаем на этой земле действие шариата, мы предвосхищаем Новую землю и Новое небо уже здесь, в этом Ветхом бытии. Это идеология, это ориентир. А просто, конечно, либерал этого не может понять. 

Н.К.: Спасибо.